Спецкор «МК» рассказала, как живут и взаимодействуют друг с другом больные и персонал в психиатрической больнице Поделиться
Спецкор «МК» 2,5 недели провела в Тамбовской психиатрической больнице, где увидела, как функционирует система психиатрической помощи в России на примере одной отдельно взятой больницы, как живут и взаимодействуют друг с другом больные и персонал. И поняла, что там разгораются самые настоящие баталии не на жизнь, а на смерть.
Некоторые отделения все-таки выпускают контингент на прогулку. Или это персонал?
тестовый баннер под заглавное изображение
Продолжение. Начало см. от 02.06.2025 и 04.06.2025
Шагнула на эшафот
Между тем, по отношению ко мне обстановка в нашем отделении накалялась все больше. Молодой доктор каким-то образом прознал, что я избавилась от двойной дозы таблеток, спустив содержимое желудка в унитаз, и на моей истории болезни появилось обозначение, что для меня теперь прием лекарственных препаратов «под строгим контролем». До этого такого почета из 50+ пациенток удостаивалась только Аня Шишкина, та самая, которая регулярно грозилась умереть «за завтраком, обедом и ужином».
Что это означало? Таблетки для нее толкли специальной деревянной толкушкой как картофельное пюре. Потом эту смесь ссыпали на бумажку. Руки больной санитарки держали с двух сторон. Открывали рот и высыпали содержимое туда, а затем следили пока она это все не проглотит.
И вот именно это или что-то в этом роде должны были проделать и со мной. Какие-то санитарки немногим больше трех классов образования.
Тут есть, от чего сойти с ума, даже если до этого была нормальной…
Да, да, на глазах у 50-ти теток, мне должны были открыть рот, засунуть туда растолченные лекарства и держать меня, пока я их не проглочу. «Допрыгалась», — с ехидцей усмехнулась медсестра Оля. Да ни за что! Ни на ту напали!
Мы обнялись с Лилей-Лилит, как обнимаются герои перед казнью, и я шагнула вперед, как шагнула бы вперед назло врагам моя гордая прабабка кубанская казачка Варвара Быкова из станицы Усть-Лабинской, которая с мужем своим, красным командиром Никифором Медведевым воевала на Кубани и на Тамбовщине в Гражданскую войну. Ей писатель Аркадий Первенцев, как рассказывали в моей семье, в свое время роман посвятил, называется «Над Кубанью», правда, там ее прототипу Доньке Кавериной муж-казак за измену голову саблей отрубил из-за того, что она сбежала с комиссаром по фамилии Мостовой.
В реальности прабабка прожила долгую жизнь и умерла в 1979-м, когда мне было четыре года…
Я отлично помню ее и ее крутой нрав. Что ей какая-то медсестра с толкушкой!
И вот я представила, что я — это не я, а Варвара Быкова, в то время как медсестра Ольга с наслаждением толокла в свернутой надвое бумажке таблетки для меня. Рядом держали за руки уже проглотившую свою дозу Шишкину.
Если честно, я не знаю, почему мне пришло в голову то, что пришло. Я бы никогда и ни за что не повторила бы этот трюк сейчас, но (возможно) придумала бы новый. Потому что я в любом случае не позволила бы над собой издеваться и себя унижать. Это абсолютно точно. Говорю, как правнучка своей прабабки. От делать нечего в психушке я собирала фантики от конфет, которые мне давала Даша
Я сделала шаг к Оле и… грохнулась в обморок. Вот прямо где стояла, там и упала назад, с высоты своего роста, не подгибая ноги. Когда-то давно я бросила первый курс тамбовского театрального ради исторического факультета педуниверситета, о чем не жалею. Кстати, у меня была та же куратор курса, что и у певицы Лолиты, которая тоже училась у нас в Тамбове.
Наверное, я сделала это на адреналине. Повторять не советую. Но я даже боли не почувствовала.
Ошибка в падении у меня, на мой взгляд, была только одна. Я ее сразу отметила. Тело было расслаблено. Но правая нога на полу осталась чуть согнутой.
«Ты играешь», — завопила медсестра Ольга. — «Ты притворяешься. Мы сейчас дежурного врача приведем».
И она подскочила ко мне, чтобы начать лупить мне пощечины. Она весила под сто кг. Только одна рука, наверное, кило пять.
И тут я самым противным и самым притворным голосом, каким только можно представить, приоткрыв глаза, произнесла: «Ах, как мне плохо. Ах, я потеряла сознание. Ведите ко мне врача, ведите. Я все про вас, злыдней, расскажу».
Лилит обняла меня, как родная мать, загородив от злого мира, который она собиралась спасать. «Дорогушечка моя, золотушечка моя, вставай, вставай». (Кстати, Лилька и сейчас уверяет, что поверила, будто у меня был обморок по-настоящему. )
Довольно быстро к нам в отделение пришел умный усталый врач с другого этажа, который сразу все про всех понял. К этому времени остальные девчонки разошлись по своим палатам. А я вполне вменяемо рассказала ему, что меня достали медсестры, которые разговаривают со мной грубо и унижают мою честь и достоинство.
Он покивал головой, изучил мою историю болезни, все это время медсестра Ольга пыталась вставить свои пять копеек, что это я себя плохо веду и ее не слушаю, в итоге он велел дать мне успокоительную таблетку (в обычном цельном варианте) и ушел обратно к себе на этаж.
И тут Ольга внезапно обнаружила, что я, оказывается, больше не квартирую в буйной палате с плохой койкой и скомканной оранжевой пеленкой, а сплю на хорошем матрасе рядом с шизофреничкой Дашей, и в экстренном варианте постановила вернуть меня обратно к буйным.
При этом она с чего-то решила, что я сама самовольно покинула буйную палату (вот уж точно , с кем поведешься от того и наберешься, похоже они там все не очень в себе), но на дворе была слишком глухая ночь, дознание проводить было поздно, все вокруг спали, кроме «Глухой» Любовь Владимировны, которая привычно стонала на вязках – на местном наречии это смирительные веревки, фиксирующие руки, с целью ограничения двигательной активности больного. Территория тамбовской психушки огромная и на ней легко затеряться
Мое старое койко-место оказалось занято упитанной диабетчицей , ее вес не выдержала бы любая другая кровать, поэтому возвращение меня в буйную палату ничем не закончилось и начали срочно искать, куда же им меня ещё переложить, чтобы пожёстче и похуже. Выяснилось, что свободное место с ватными матрасами старого образца, есть только в палате с Верой Открыткиной, у которой сын на СВО, и с Аней Шишкиной, которая каждый день умирала/воскресала за завтраком.
Ещё там лежала симпатичная Нина средних лет с депрессией и женщина с голосами в голове, как ее зовут, я так и не узнала. Она интересна тем, что нашего мира для нее просто не существовало, зато она постоянно общалась со своим внутренним, смеялась, плакала и чесала голову, от чего ее кровать ходила ходуном, в совокупности с причитаниями Шишкиной все это производило неизгладимое впечатление.
На мои пертурбации в эту «коммуну» ушло еще время…
Так как дозу успокоительного после жалоб медсестер лечащий врач мне все-таки увеличил, хотя я и употребила ее морально приемлемым способом, заснула я нервно, а проснулась среди ночи от того, что надо мной нависла «туша» Веры Открыткиной!!! Та стояла и бормотала: «Не трогай медсестру Олю, она хорошая, не трогай Олю, она хорошая».
Я — Олю???? Да у нас разные весовые категории. Вера, возможно, бредила… или приснилось что?
В какой-то момент я подумала, что, вероятно, тоже сплю, а потом, что все это кадры из какого-то сериала. Ну, не может же реальная реальность быть такой нереальной…
Эта мысль как-то примерила меня с действительностью, и я наконец забылась нервным сном.
Что наша жизнь? Кино!
А утром следующего дня, произошло событие, после которого верующий человек сказал бы: Аллилуйя, Бог существует.
А я сказала: из всего этого надо срочно делать сценарий для сериала. Потому что тут есть абсолютно все для хорошего кино.
Только мою историю надо убрать и забыть. Меня тут не должно быть. Я здесь интересна меньше всего. Ну, подумаешь, взбалмошная журналистка, которая понаделала в санатории кучу разных процедур, повысила себе давление и загремела в психушку… Я интересна разве что в качестве поучительного экземпляра, как не надо поступать женщинам средних лет.
А вот всех остальных персонажей — оставить. Потому что такое нельзя придумать. Это какой-то питательный бульон для того, чтобы на белый свет появился художественный сюжет, помещенный в дурацкую локацию.
…Потому что в этот день нашелся Денис!
Сын Веры Открыткиной!!!
Тот самый, который четыре месяца назад перестал звонить и писать со СВО. Из-за которого она не стала меня бить в мой самый первый день в психушке. Потому что я пообещала ей, что он найдется. И вот он нашелся!
И позвонил. Пришла ее сестра с конфетами и передала их сестре-хозяйке, а та Вере, а та, как сумасшедшая, начала бегать по отделению и вручать их всем, рыдая, и просить скушать за здравие «воина Дионисия», и мне дала, и обняла меня, и я такая ей «это дурдом…» «этого не может быть…». Потому что такого просто не бывает…
Они притворяются..
Они все актеры…
Или они сходят с ума…
Или я схожу…
Или уже сошла…
Весь мир театр и люди в нем актеры
Весь мир дурдом, и мы в нем сумасшедшие.
Это же готовый сценарий, если только убрать из него меня. И придумать кого-нибудь вместо. Молодую и красивую, по ошибке попавшую в дурку.
Но как запомнить всех этих людей, если у меня ни ручки, ни листов бумаги, а их пятьдесят с лишним человек и, даже если выбрать самых интересных, — все равно очень много.
А надо же ещё создать главную героиню и ее линию и вписать их всех в эту линию, как главная героиня оказалась в этом сумасшедшем доме. И любовная же история должна тоже быть, у меня-то точно ее нет, слишком старая я для всех этих страстей.
Я поняла, чтобы не сойти с ума, я должна начать все это одновременно создавать в своей голове. При этом ничего же создавать, собственно, и не нужно. Главное, запомнить или потом вспомнить все.
Они тут все есть — уже созданы, сложносочиненные и со своими тараканами.
Ну, как ты выдумаешь Веру? А ее сына Дионисия? А Шишкину? А Наину? И даже медсестру Олю!
Это было где-то 7 апреля, когда я поняла, чтобы выжить, я должна уйти из настоящей реальности, одновременно оставаясь в ней….
Но объем информации все же был уже таков, что мне любой ценой надо найти чистую бумагу, чтобы хотя бы тезисно на ней все записывать, а она во всем отделении была только у одного человека, единственного, кто не умел писать, поэтому не представлял никакой угрозы для персонала, это была 40-летняя Даша с шизофренией. Бумагу ей приносила сестра. Ей временно давали запрещенную ручку и кто-то из пациенток обычно помогал ей написать короткую записочку маме, что принести в следующей передачке. Ступени на наш второй этаж
У Даши была не просто бумага, а целая чистая тетрадь. Великая драгоценность!!! Когда мы сутки прожили вместе в одной комнате с хорошими новыми матрасами, я видела эту тетрадку в ее тумбочке.
Но я переехала, а тумбочка осталась. «Ты будешь, как и раньше, ко мне приходить и накрывать меня на ночь?», — попросила меня тогда Даша,
«Конечно, Дашенька», — сказала я. «Я тебя буду накрывать. А ты мне за это листочек бумаги. А лучше три или пять». 40-летняя больная девочка кивнула.
Оставалось только найти ручку в долговременное пользование и начать писать.
И тут я подумала, что тут, по законам жанра, пора бы появиться молодой прекрасной героине и она… появилась.
…Когда утром закрывали дверь моей новой палаты с Верой Открыткиной и Шишкиной, я заметила, что на ней висит листок А 4 с распечатанной надписью «ПАЛАТА ДЛЯ ПОДРОСТКОВ».
Мимо проходила молоденькая санитарка по имени Соня.
— Сонь, это что такое?
— Это? — Соня ненадолго задумалась. — Это палата для несовершеннолетних. Только они у нас редко бывают.
И как накаркала. Ну, то есть все опять было по законам кино.
Еву (имя изменено) доставили той же ночью. Я почему-то сразу поняла, что привезли совсем юную девушку. Потому что так визжать можно только в пубертате, когда не задумываешься о том, как это выглядит со стороны.
«Аааааааааааааа………»
«Вот ведь, орет», — промолвил мужской голос. «А на вязки не хочешь?» «Второй раз за этот год поступает». «Не. В прошлый она не в нашем отделении лежала…»
«А 18-то ей когда?»
«В августе».
«Намучаетесь вы с ней теперь. Она ещё и судима».
«И что теперь? Охрану ей к палате приставлять?»
«Ну, охрану не охрану, а сейчас пусть в буйном побудет, а утром в отдельную для несовершеннолетних и пусть там отдыхает».
«Так ее тащить надо. Сама она не идёт».
«Ну и тащите. Смотри, какая она толстая».
«Так сами и тащите. Она же ещё и упирается». «Да заткнешься ты или нет?»
«Аааааааа», — девица брала глоткой.
«Так и голос сорвать недолго», — подумала я и заснула. Шишкина с ее «я умру за завтраком», к этому моменту уже угомонилась.
А утром нас ждало великое переселение народов. Потому что единственная палата для подростков, куда должны были поместить неизвестную Еву — это была наша палата, как следовало из листочка А4.
В принципе на этот раз нам повезло. Так как переселять нас особо было некуда, отделение-то переполнено, то нам отдали резерв, третью «бракованную» палату.
А бракованная она была потому, что никогда не закрывалась. Замок был сломан.
Койки там были идеально заправлены, пол идеально чист и создавалось впечатление, что люди тут только что были, но куда-то вдруг внезапно исчезли. Просто идеальная декорация для фильма ужасов.
При известной удачливости, если санитарка не уследит, в эту палату можно было запросто проскользнуть в любой момент и завалиться спать, вместо того, чтобы торчать у телевизора в «комнате дневного пребывания».
Я была счастливицей. За 17 неполных дней своего пребывания в психушке я умудрилась сменить аж 4 палаты: буйную, затем с шизофреничкой Дашей и хорошим матрасом, палату для подростков и эту самую третью со сломанным замком.
Хотя третья и была палатой с «секретом», мне лично редко удавалось воспользоваться ее особенностью. Я была слишком заметной, чтобы надолго слинять из комнаты «дневного пребывания». А вот наша «женщина с голосами», как ни зайдешь, всегда возлежала на кровати в третьей палате, накрывшись с головой одеялом.
Иногда мне казалось, что она специально придумала свои голоса, чтобы от нее все отстали.
Итак, в психушке появилась Ева. И ей было 17 лет.
Продолжение следует…
